Говард Блэкберн: перст Божий

Он был одним из первых, кто пересек Атлантический океан под парусом в одиночку, и первый, кто сделал это дважды. А еще он был беспалым. Но никто и никогда не называл его инвалидом — не осмеливался!










Текст Сергея Борисова

  

Верное средство

— Молись.

Он поднял глаза к потолку, словно там, за прокопченными балками и досками, и скрывалось Царствие Небесное. Зашевелил губами.

— Вслух молись, — сказала женщина. – Пусть слышит. И я чтобы слышала.

Отношения с Господом, тем более с церковью у него были сложные, почти никакие. Но что-то запомнилось с детства, когда он, мальчишка из канадского городка Порт-Мидуэй, ходил в воскресную школу. А вообще он привык полагаться на свои силы, а не на помощь Господа. И уж если просил о милости, то делал это без оглядки на каноны. Тут главное, чтобы от сердца. Вот и его последний капитан, Алек Гриффин со шхуны Grace Fears, толковал о том же. Хотя, будучи таким набожным, и оставил их с Уэлчем на волю волн, за что Том заплатил своей жизнью.

И он зашептал:

— Господи! Десница Твоя простирается над миром сим. Коснись же меня перстом Твоим, спаси и сохрани.

—  Ну, перстов-то у тебя не будет, парень, — сурово проговорила женщина и что-то велела мужу. Что именно, Говард не понял, но говорила знахарка по-русски. Когда-то он ходил на «торговце» в Южных морях, и был в команде баркентины русский матрос, но в памяти от того давнего товарищества остались только ругательства.

Муж знахарки принес большую лохань с водой. Женщина растворила в ней пригоршню соли и две пригоршни растолченной в пыль какой-то терпко-пахучей травы. Взяв нож, разрезала рукава его бушлата, так же ловко располосовала голенища сапог.

Ступни были помороженные, черные. Блэкберн опустил в воду ноги. Потом опустил руки и заскрипел от боли зубами, готовый стереть их до десен.

— Терпи. Час!

Женщина поднесла кружку с еловым отваром к его растрескавшимся губам.

Это был самый длинный час в его жизни. Когда и он миновал, знахарка расстелила на столе четыре куска холстины, посыпала их мукой и полила тресковым жиром. Только после этого разрешила Говарду вынуть из лохани руки и ноги. Обернула их холстиной, укутала одеялом. На пару с мужем помогла ему лечь на соломенный тюфяк у жарко пылающего очага.

Когда он проснулся, знахарка стала рассматривать пальцы на его руках. Кожа свисала с них, из трещин сочилась сукровица.

— Отвернись!

Но Говард не стал отворачиваться.

Знахарка отрезала один палец, второй, третий… Всего восемь.

— С остальными подождем.

Каждый день знахарка соскабливала, как она говорила, «черную накипь» с его рук и ног, чтобы кожа могла рубцеваться. По счастью, это была не гангрена – не пустил ее Господь дальше отмороженных рук и ног.

К хозяевам постоянно заходили соседи, чтобы поинтересоваться, как чувствует себя «пациент». Ответы разнились: по утрам муж хозяйки глубокомысленно замечал, что парень вряд ли увидит закат, а по вечерам, что ему вряд ли суждено встретить рассвет. Но однажды, к концу второго месяца, он сказал: «Будет жить». К этому времени Говард Блэкберн потерял все пальцы на руках, два пальца на левой ноге, три пальца и пятку – на правой.

В конце апреля знахарка сочла, что более лечения не требуется. Новые пальцы на культях все равно не вырастут.

«Моряки пароходов почему-то думают, что ветер для яхты – угроза и зло. На самом деле мы, яхтсмены, любим ветер, и наши суденышки тоже его любят. Только если он не очень сильный»

Накануне его отъезда они долго разговаривали, сидя за столом. Говард рассказывал о себе, о своей жизни. Знахарка – о том, как занесло ее, русскую, на Ньюфаундленд. И только хозяин дома помалкивал, сосредоточенно попыхивая трубкой.

На следующее утро, прощаясь, женщина сунул ему в руки деревянную коробку, по форме напоминающую гроб.

— Пальцы это. Перед тем, как помирать, скажи, чтобы с тобой закопали.

Этому совету он не последовал. Говард отправился в неофициальную столицу Ньюфаундленда – город Бургео. Там три месяца назад похоронили Тома Уэлча. В могиле друга Блэкберн и оставил свои пальцы.

Он вернулся в родной Глостер 4 июня. Там его уже не ждали.

Вторая попытка

Блэкберн не считал правильным часто тревожить небеса просьбами. Вновь обратился к Господу он лишь много лет спустя, во время своего второго одиночного рейса через Атлантику.

После первого на яхте Great Western не прошло и года, а он начал строить новую яхту – меньше по размерениям, но более быстроходную. Назвал он ее Great Republic в честь одного из прославленных американских клиперов. Длина яхты составила 7,6 метра, ширина — 2,1 метра, площадь парусности — около 30 квадратных метров, осадка – 0.9 метра при длинном киле, что должно было обеспечить устойчивость на курсе.

Когда яхта была построена и «обкатана», Блэкберн дал объявление в газете. В нем он заявил, что готов к новому плаванию – из Америки в Португалию. А еще, что он опередит любого соперника, пускай даже его яхта будет значительно больше, чем Great Republic. Гарантом серьезности его намерений выступил яхт-клуб Глостера.

Вызов не принял никто, и руководство яхт-клуба заявило, что уже на этом основании готово считать Блэкберна победителем. Но моряк был категорически против: «Тогда я пойду один – во всех смыслах этого слова, и я обещаю пересечь Атлантику за сорок пять дней».

— Нет, — говорили ему. – Лучшее, на что вы можете рассчитывать, 50 дней. И то вряд ли…

Блэкберн стартовал 9 июня 1901 года.

Первые дни яхтсмена проверяли на прочность слабые ветра, из-за которых он никак не мог покинуть зону активного судоходства. Как-то ночью к яхте подошло сияющее, как рождественская елка, пассажирское судно. Палубы были полны нарядно одетых людей. Капитан лайнера сообщил, что корабль идет из Англии, а поинтересовавшись именем яхтсмена, не удержался от восклицания:

— Так вы тот самый американец, который два года назад пересек Атлантику?

— Тот самый, — подтвердил польщенный Блэкберн. – И намерен сделать это снова.

— В таком случае было бы глупостью предлагать вам помощь. Или я ошибаюсь?

— Если мне что и нужно, так это немного ветра.

Сказал и как накликал! Утром задуло с северо-востока, и сильно. Блэкберн поставил штормовой стаксель. Два дня яхту швыряло и било, и в конце концов моряк был вынужден спустить паруса и бросить плавучий якорь. Ему как минимум нужно было выспаться.

Когда же океан чуть успокоился, Блэкберн поднял паруса и принялся наверстывать упущенные мили и время.

Ночью ему опять встретился корабль, и на традиционный вопрос о помощи Блэкберн ответил уже без прежней усмешки, но с прежней стойкостью:

— Нет, благодарю.

— Вы уверены? Барометр показывает, что шторм возвращается. Пожалуй, мы побудем немного рядом с вами. Во всяком случае, мы сможем принять вас на борт.

Больше часа чадящий дымом пароход болтался рядом с Great Republic. Качало его нещадно, и вообще ему доставалось от непогоды куда больше, чем упорно перебирающейся с волны на волну яхте. Видя, что Great Republic явно не нуждается ни в заботе, ни в помощи, и капитан приказал лечь на прежний курс. На прощание большой корабль приветствовал яхтсмена и его яхту басовитым одобрительным гудком.

Продолжало штормить. Блэкберн с трудом оставаться на курсе. Также ему приходилось работать на помпе: не выдержав ударов волн, в обшивке образовались трещины, в трюм стала поступать вода.

Лишь 24 июня ветер из сильного и порывистого стал умеренным и ровным. Распустив паруса, Great Republic помчалась вперед — к Европе. В течение недели Блэкберн проходил более 100 миль в сутки. 6 июля яхта оставила позади Азорские острова. Двадцать семь дней! И хотя Джошуа Слокам затратил на прохождение этого маршрута двадцать дней, но его Spray был почти в два раза больше, чем Great Republic. Так что у Блэкберна были все основания для гордости.

Читайте также  Робин Нокс-Джонстон. Чувство бессмертия

Когда до Лиссабона оставалось всего ничего, океан, такой смирный на протяжении последних недель, вдруг повел себя как истеричная женщина. Сначала нахмурилось небо, потом заштормило, а вскоре на Great Republic обрушился ураган. Все, что прежде довелось испытать Блэкберну, не шло ни в какое сравнение с тем кошмаром, с которым ему пришлось столкнуться сейчас. Шансов уцелеть не было, и все же он боролся с той же отчаянностью, как тогда, на банке Берджесс. И вновь просил:

— Коснись меня перстом Твоим…

Яхту бросало как щепку. Трое суток Говард был в шаге от смерти, и в эти часы ему вспомнилось все – и детство, и то, как 13-летним пареньком он ушел юнгой в море. В памяти мелькали места, где он побывал: Мадейра, Южная Африка, Европа, Исландия… Но чаще всего он вспоминал те пять дней февраля 1883 года, которые он не должен был пережить, но почему-то пережил.

Он не победил, это океан его помиловал. Буквально за час все изменилось. Ветер стих. Купаясь в лучах солнца, 17 июля Great Republic подошла к берегам Португалии у мыса Эшпишел.

На следующий день, в 14 часов, яхта со звездно-полосатым флагом вошла в порт Лиссабона. Город показался моряку раем земным. А память, все та же своевольная память, по-прежнему напоминала о ледяном аде, в котором он побывал 18 лет назад.

Смерти вопреки

К 1880 году Говард Блэкберн из нескладного мальчугана, которым помыкали все и каждый, превратился в богатыря ростом в 190 сантиметров, с прямым взглядом уже не юнги – палубного матроса.

Он не собирался расставаться морем, но решил попробовать себя в новой роли – рыбака. Блэкберн осел в Глостере. Оттуда к берегам Ньюфаундленда за палтусом и треской уходили десятки рыбацких шхун. И пусть промысел в тех проклятых местах называли «дьявольским занятием», но за такую работу хорошо платили, и это решало все.

В январе 1883 года из Ливерпуля вышла шхуна Grace Fears. В Глостере на ее борт поднялось несколько десятков рыбаков, после чего капитан Гриффин взял курс на банку Берджесс, находящуюся в 50 милях от Ньюфаундленда. Утром 25 февраля они были на месте.

Со шхуны спустили на воду восемь дори — легких, длиной около пяти с половиной метров, остойчивых лодок. С них велся лов палтуса крючковыми снастями-ярусами.

Каждая дори была рассчитана на двух рыбаков. Одну лодку заняли Блэкберн и его друг Том Уэлч. Эта пара считалась среди рыбаков самой добычливой: Блэкберн управлялся с веслами и снастями, а Уэлч обладал непостижимым чутьем, где именно надо их забрасывать.

Они отошли от шхуны почти на милю, прежде чем Уэлч сказал:

— Здесь.

Погода была спокойной, море — как зеркало. Они стали выпускать ярусы за борт.

Лов был удачным. Шел и палтус, попадалась камбала, которой они тоже не брезговали. Ближе к вечеру стали сворачиваться. Они уже подняли последнюю лесу и направились к шхуне, и тут налетел шквал. Повалил снег, Grace Fears скрылась за его завесой. Повода беспокоиться, впрочем, не было, так как ветер сносил их в сторону шхуны. Но внезапно ветер изменил направление на противоположное. Рыбакам пришлось налечь на весла.

В снежной круговерти они по-прежнему не видели шхуны, и вскоре поняли, что прошли мимо нее. Быстро темнело, а тут еще разгулялись волны, чьи пенистые гребни стали перехлестывать через борта дори. Глубина позволяла, и Блэкберн и Уэлч бросили якорь, чтобы на нем переждать непогоду и ночь.

Лодка покрылась ледяной глазурью, и чтобы облегчить ее, они вывалили за борт и свой улов и все снасти. Хотелось пить и есть, но ни воды, ни пищи на дори не было. Ну, кто же знал?..

Ночь казалась бесконечной. И все же рассвет наступил – осторожно, будто нехотя, как бывает лишь в северных широтах. Когда рассвело, а снегопад прекратился, они не увидели своей шхуны. И не могли увидеть, как не знали и не могли знать, что капитан Гриффин, подобрав семь дори и уверенный, что Блэкберн и Уэлч погибли, поднял якорь и ушел штормовать в открытый океан.

Тут дори завертело, закрутило… Дернув за канат, Блэкберн убедился, что они остались без якоря. Тогда он стал мастерить новый. Чтобы работа шла быстрее, Говард скинул рукавицы. С банки они свалились на дно лодки, и Уэлч… Он вычерпывал воду большим ведром, нечаянно прихватил рукавицы Говарда, и те отправились за борт. И так было плохо, а стало хуже некуда.

Весь день они вычерпывали воду из лодки и скалывали лед с ее бортов. К ночи мороз усилился. Разгладились волны. Небо расчистилось, открыв звездную россыпь.

Уэлч совсем обессилел. Он сполз на дно лодки и закрыл глаза.

Блэкберн схватил напарника за плечи, встряхнул:

— Ты замерзнешь!

— Пусть.

Ночью Уэлч начал бредить. Его преследовали страшные видения. Еще он просил пить, и Блэкберн вкладывал ему в рот кусочки льда.

К утру Уэлч умер. Блэкберн перетащил умершего на корму. Пальцев Говард уже не чувствовал. Тогда он поднял якорь и взялся за весла. Он сжал их рукоятки и не отпускал до тех пор, пока руки не превратились в ледяные тиски.

Он греб, и когда его руки стукались друг друга, от них отлетали ледяные корки с намертво вмороженными в них клочками кожи. 

Незадолго до заката он увидел остров. Он был маленький и необитаемый. Около полудня следующего дня на горизонте снова появилась земля. Это был Ньюфаундленд.

Говард не испытал ни радости, ни облегчения. Казалось, все в нем застыло, все было отморожено – как пальцы на руках.

На берегу кособоко стояла хижина без двери и окон. Внутри были лишь стол и дощатый топчан. В этой хижине Блэкберн провел ночь, завернувшись в рваную сеть и приказывая себе не спать. Он понимал, что если заснет, то уже не проснется.

 Утром он обнаружил, что дори завалило на бок, и она полна воды. Лодка была слишком тяжелой, и Говард своими скрюченными руками стал вытаскивать из нее Уэлча. И не удержал – окоченевшее тело моряка упало в воду и скрылось под ней.

«Я не встречал еще экипаж, в котором царили бы мир и спокойствие. Куда проще добиться того и другого, когда плывешь один»

Блэкберн вставил руки в весла (именно так!) и поплыл дальше, к устью реки Литл-ривер, где, как он знал, находился рыбацкий поселок. До него было миль шесть …

Только вечером он увидел дома поселка и его жителей. Несколько мужчин стояли на причале и смотрели на него, наверняка гадая, откуда он здесь взялся.

Когда борт дори коснулся причала, Говард Блэкберн позволил себе потерять сознание. Но лишь на мгновение.

— Там мой друг, — сказал он кинувшимся к нему людям и слабо махнул рукой. – Том Уэлч. Я не смог его спасти. Я покажу…

После этого он снова потерял сознание. И уже не на секунды.

Его подняли на руки и понесли в дом местной знахарки. Врача в поселке не было.

Неоправданный риск

О приключениях беспалого моряка написала местная газета, окрестив его «железным человеком». Еще бы, пять дней без еды, воды и сна! И 60 миль на веслах!

Эта же газета призвала к сбору пожертвований, поскольку Блэкберн теперь не мог зарабатывать на жизнь рыбацким промыслом. За неделю было собрано 126 долларов, еще 86 моряку перевели владельцы Grace Fears – столько получили после рейса рыбаки, бывшие на шхуне.

Читайте также  Магнус Олссон. Послесловие

Приняв деньги, Блэкберн предупредил, что воспринимает это как заем и обязательно вернет их, ибо никогда никому ничего не был должен.

Он открыл табачную лавку и подал заявку на получение патента на торговлю спиртным. Сразу его получить не вышло, и Блэкберн, которому не терпелось рассчитаться с «долгом чести», стал приторговывать контрабандным виски. Деньги копились доллар к доллару, и уже через полгода у него были те самые 212 долларов, которые он обещал вернуть. Но кому возвращать, если скидывались «всем миром», и конечно же, без своей «доли» должны были обойтись хозяева Grace Fears. И тогда Говард передал деньги дому призрения, в котором доживали свой век старые бессемейные моряки.

Через несколько лет, когда Блэкберн уже имел патент на продажу спиртных напитков, его табачная лавка превратилась в солидное заведение Blackburn Tavern. Доходы бывшего моряка росли, благосостояние Блэкберна еще более укрепилось после выгодной женитьбы. В общем, все складывалось удачно, и если бы не натура… Не тот он был человек, чтобы возлюбить безмятежную жизнь. А тут как раз на Аляске нашли золото. Десятки тысяч людей устремились на север, чтобы на притоках реки Клондайк найти «свои» самородки. Не миновала «золотая лихорадка» и жителей Глостера. К делу они подошли основательно. Была создана компания Gloucester Mining Company, которая приобрела 96-тонную шхуну Hettich Phillips. Шкипером ее стал Блэкберн, а экипажем будущие золотоискатели. Они направились на юг, обогнули мыс Горн и на 129 день плавания прибыли в Сан-Франциско. Здесь Блэкберн простился со своими компаньонами, и на поезде отправился обратно в Глостер. Тому было два объяснения. Он сломал ногу, но важнее другое: собранная, как говорится, с бору по сосенке команда оказалась и не командой вовсе, а именно что сборищем случайных, не готовых к испытаниям людей. С таким компаньонами нечего было рассчитывать на успех всего предприятия, так что Блэкберн решил не тянуть историю до безрадостного конца.

Кое-что из этой авантюры Говард Блэкберн все же извлек. Во время плавания ему доводилось управляться не только со штурвалом, но и с такелажем. Для этого ему пришлось изобрести различные приспособления в виде рычагов, крюков и металлических захватов. И все у него, беспалого, получалось так, что куда там здоровым!

В Глостере он появился на костылях и… преисполненный грандиозных планов.

— Я построю яхту и буду выходить на ней в море, — сказал он жене. И так это было сказано, что супруга воздержалась от возражений.

— Как?.. – только и осмелилась спросить она.

Однако Говард был уверен: если в Blackburn Tavern он умудряется показывать фокусы с монетами, то с пилой и тесалом как-нибудь справится. И действительно, всего за пару месяцев он овладел плотницким ремеслом.

Уже 8 июня 1899 года на воду был спущен гафельный шлюп водоизмещением 4,7 тонны, длиной 9,14 метра и шириной 2,6 метра. Не без иронии Блэкберн назвал яхту Great Western – в память о первом трансатлантическом пароходе.

Он стал выходить на своей яхте в море и нашел, что судно получилось отменным. А вот что делать дальше, с этим ясности не было.

Идею подсказал журнал Century Illustrated, где из номера в номер публиковались главы книги Джошуа Слокама, в которой рассказывалось о его кругосветном путешествии на яхте Spray. Очертания конкретного плана она стала приобретать после того, как в городском яхт-клубе начались разговоры о том, что надо бы достойно отметить 25-летие самого первого одиночного трансатлантического плавания. Ведь его совершил их земляк, по-своему отметив 100-летие образования США. Потому и прозвище он получил соответствующее — Альфред Centennial Енсен.

— Я пройду тем же путем – из Глостера американского в Глостер английский, — сказал Блэкберн командору яхт-клуба.

«Мужчина потому и является мужчиной, что просто обязан преодолевать любые трудности. Иначе речь идет о женщине…»

Командор невольно взглянул на культи моряка и начал горячо отговаривать товарища от безумной затеи, мол, покончить жизнь самоубийством можно и более простым способом. Однако тот ничего не хотел слышать:

– И я не буду ждать юбилея, я пойду прямо сейчас.

На шлюп были погружены бочонки с пресной водой, провиант на три месяца, изрядный запас виски и табака. На борту также имелись компас, хронометр, секстант, карты, лаг.

18 июня 1899 года в безупречной тройке и тугом галстуке Говард Блэкберн отдал швартовы, покровительственно щурясь собравшейся на причале толпе.

— Счастливо оставаться!

В первый день улыбка не сходила с его губ – все было просто превосходно: ветер, ход, настроение. Потом стало не до смеха: заломило искалеченные ступни, началась лихорадка. Боли все усиливались, и Говард даже стал подумывать о возвращении. С другой стороны, западный ветер подгонял шлюп, так что, вздумай он вернуться, ему бы пришлось идти галсами, что потребовало бы дополнительных сил, которых становилось все меньше.

День проходил за днем, и постепенно боли утихли. Блэкберн ловко управлялся с парусами и штурвалом. Шкоты он выбирал, обвивая их вокруг локтей или вокруг туловища, а затем закладывал за утки; иногда он помогал себе зубами. Если нужно было уменьшить парусность, Блэкберн, не имея возможности взять рифы, просто опускал гафель. Что касается штурвала, то, оставляя его без присмотра, Говард закреплял штурвал растяжками. Но оставлять надолго не получалось: Great Western оказалась неплохим ходоком, однако, в отличие от яхты Слокама, отличалась склонностью к рыскливости.

В том числе и поэтому Блэкберн выработал своеобразный распорядок дня. Он плыл ночью, утром завтракал, спускал паруса и ложился в дрейф – и спать. После 5-часового сна он готовил обед, ел и поднимал паруса. Но не только норовистый характер яхты вынуждал его вести «ночной образ жизни». Блэкберн опасался, что какой-нибудь пароход сослепу подомнет его яхту, днем такая возможность все же меньше.

Медленно, но неуклонно Great Western двигался заданным курсом. Медленно – потому что яхту постоянно трепали штормы, которые с той же регулярностью сменяли штили. А неуклонно – потому что яхта, ведомая его крепкой, хотя и беспалой рукой, легко справлялась с волнами, а на мертвой зыби не изнуряла качкой.

В один из таких безветренных дней, когда океан укутала вечерняя мгла, Блэкберн спустился в каюту приготовить себе что-нибудь перекусить (его меню не отличалось разнообразием: сухари, консервы, вяленые мясо и рыба, овсяные лепешки и картофель) — и ненароком заснул. Разбудил его рокот приближающегося судна. Говард выскочил на палубу и увидел надвигающуюся на него махину. Волна от парохода приподняла яхту и отбросила ее в сторону. Блэкберн смахнул холодный пот со лба.

Следующий корабль и заметил Great Western, и застопорил машины. Это случилось на тридцать восьмые сутки плавания. Капитан английского парохода Carlton предложил Блэкберну воспользоваться его гостеприимством. На это последовал учтивый ответ:

— В этом нет необходимости, сэр. Сообщите лишь мои точные координаты.

Рано утром 16 августа моряк увидел землю. Это были острова Силли. Миновав их, Great Western повернула на северо-восток. Через день она была уже в Бристольском канале, а 19 августа, в устье реки Северн, к Great Western подвалил буксир. Он и привел яхту в Глостер.

В тот же день в Америку была отбита телеграмма: «Атлантика позади. На шестьдесят второй день живым прибыл в Англию. Ваш Говард». С юмором у Блэкберна никогда не было проблем.

Отдав необходимые визиты, в том числе мэру Глостера, устроившего в честь яхтсмена торжественный прием, Блэкберн сделал еще один переход под парусами – в Лондон. Там он продал яхту и перебрался во Францию.

Моряк побывал в ярком и изнеженном Париже, не слишком впечатлился им, купил билет на пароход и отправился домой.

Море сильнее

В Глостере его встречали как героя. Но бесконечные славословия лишь угнетали Блэкберна. Он все больше мрачнел, и это при том, что, сам того не заметив, стал не только самым известным, но и одним из самых состоятельных жителей Глостера. Его Blackburn Tavern теперь размещалась не в старом деревянном здании, а в новом каменном, солидном и даже роскошном. Он щедро жертвовал на благотворительность, но душевное спокойствие не возвращалось. И тогда он понял, в чем загвоздка.

Читайте также  Академик Фортов. Президент под парусом

— Понимаешь, — говорил он другу-командору. – Я должен был идти быстрее. Нужна новая яхта! И нужен новый маршрут! И пусть это будет гонка!

 Гонка не состоялась – соперников не нашлось. Но состоялся рекорд: Говарду Блэкберну потребовалось 39 дней на то, чтобы дойти от Глостера до Лиссабона. Этому рекорду суждено было продержаться 38 лет…

Из Португалии Блэкберн отбыл во Францию, потом в Англию, там Great Republic погрузили на пароход, направлявшийся в Соединенные Штаты.

На родине его ждали государственные награды и почет, которые не помешали моряку с головой окунуться в новое приключение. В 1902 году на своей верной яхте Блэкберн отправился к Великим озерам через Нью-Йорк и канал Эри. Он побывал на озерах Гурон, Мичиган и Онтарио. Погрузив Great Republic на железнодорожную платформу, он вместе с ней добрался до Миссисипи и поплыл на юг. Выйдя в море, Блэкберн обогнул Флориду, у берегов которой чуть не потерял яхту в кораблекрушении, но спасся сам и спас ее. Тут его захватила новая страсть: случайно купив якобы верную карту, он отправился на поиски пиратского клада. Однако вскоре понял, что «случайность» не была случайной, а «верная карта» — обычная фальшивка. Он продал яхту и поехал домой.

Блэкберн был доволен своим путешествием, только…

— Я снова отправлюсь по пути Альфреда Енсена, — объявил он на заседании правления яхт-клуба. – Но на этот раз все будет в точности, как четверть века назад: через океан я отправлюсь не на яхте, а на дори. Но это не все. После Англии будет Франция. От Гавра по каналам я дойду до Марселя. Затем возьму курс на Гибралтар. Оттуда – на Мадейру и далее — к Америке. Посещаю Пуэрто-Рико и Кубу, прихожу в Новый Орлеан. Потом вверх по Миссисипи…

— А где же будет финиш? – спросил командор яхт-клуба.

— В Сент-Луисе! – улыбнулся Блэкбернн. – Я появлюсь там в день открытия III Олимпийских игр. Согласитесь, неплохой маршрут, да?

Понятно, что теперь ему нужна была лодка, в конструкции которой сочетались бы мореходность, небольшие размеры и малая осадка. Такая яхточка была построена и названа America. Она была всего 5,1 метра длиной и 1,5 метра шириной. Моряку она была откровенно тесновата, но о комфорте он никогда особенно не заботился.

7 июня 1903 года начался третий трансатлантический рейс Говарда Блэкберна. Поначалу все шло неплохо. Яхта шла при слабом попутном ветре, свои мили добавлял Гольфстрим. Налетевший шторм, а за ним другой моряк переждал на плавучем якоре. Тут-то и выяснилось, что America не может похвастаться остойчивостью. На пятнадцатый день плавания на яхту обрушился третий шторм. Волны громоздились все выше, пока одна из них «с головой» не накрыла яхту. Но Блэкберну повезло: America не отправилась на дно, а по сравнению с этим разбитый компас, испорченные продукты, карты и книги можно считать мелочью. Блэкберн, лихорадочно дергая ручку помпы, откачал воду и направился к берегам Новой Шотландии.

В городке Кларкс-Харбор он отдохнул, привел яхту в порядок и вновь вышел в океан. Но капризы нового компаса заставили его зайти в порт, а неполадки с мачтой – в другой. Стоило ему опять очутиться в открытом море, как налетевший шквал накренил яхту, и поскользнувшийся Блэкберн упал в воду. Позже он и сам не мог объяснить, как ему удалось забраться обратно в лодку.

America упорно пробивалась на восток, а штормовые волны сносили ее на запад. Ноги моряка покрылись язвами, лишенные пальцев руки были в кровавых рубцах. И Блэкберн сдался. Когда на горизонте появился корабль и направился в его сторону, Говард знал, что не ответит отказом на предложение помощи.

Яхту подняли на борт парохода. Блэкберн с трудом, но сам поднялся по трапу. Для него это было очень важно, что – сам.

Печальные годы

Восемнадцатая поправка к Конституции США, вступившая в силу 17 января 1920 года, запрещала продажу на территории США спиртных напитков крепостью свыше 2.75%. «Сухой закон» поставил на грань банкротства десятки тысяч баров и прочих питейных заведений по все стране. Безрадостное будущее ожидало и Blackburn Tavern.

– Во всем виноват Вильсон! – говорил Говард.

«Океан часто бывает строг с нами. Но это его право – преподносить людям уроки. И счастлив тот, кто выдержал все экзамены»

Командор Глостерского яхт-клуба, неизменный собу… приятель Блэкберна, кивал:

– Выбирай после этого южанина в президенты.

Дело осложнялось тем, что Блэкберн не мог повторить свой давний удачный опыт с контрабандным спиртным. И возраст не тот, и положение в городе, и статус героя нации не позволяли идти протии закона.

Официант принес кофе. Раньше он принес бы по стаканчику виски…

От месяца к месяцу дела Blackburn Tavern шли все хуже. Хотя посетители не переводились: рыбаки Глостера оставались верны привычкам — заходили, сидели, вспоминали…

— Что ты скажешь насчет этого француза?

Блэкберн взял протянутую ему газету. Взглянул. И здесь все то же! С ума они посходили с этим Аленом Жербо. Тоже еще нашли сенсацию.

— А что тут скажешь? – фыркнул он. – Жербо потребовался 101 день, чтобы дойти от Гибралтара до Нью-Йорка. Вот я и думаю, что могло так задержать его в пути?

— У тебя получалось лучше, — согласился собеседник.

— Может, и еще получится.

О том, что он снова хочет в море, новых экзаменов, что возраст ему не помешает, Говард Блэкберн говорил и раньше. Говорил и потом…

В 1931 году ему было 72 года, и внешне он был все тот же «железный человек», пусть и с поправкой на прожитые годы. Он все так же встречал гостей в своем баре, вел с ними долгие беседы, а в задней комнате ресторана Глостерского яхт-клуба в компании с его командором порой позволял себе что-нибудь бутлегерское.

— Что ты скажешь, если я снова отправлюсь под парусом в Англию? – как-то спросил он. – Или в Португалию. Или куда-нибудь еще.

— Здоровье позволит?

— Вот за него и выпьем!

Но здоровье не позволило: руки сводило судорогой, ноги подгибались, потом навалились другие хвори. Он слег.

Год спустя его не стало. В похоронной процессии приняли участие тысячи жителей Глостера – города, которому беспалый моряк Говард Блэкберн стяжал славу родины бесстрашных моряков. Он сам был таким.

Опубликовано в Yacht Russia №68 (10 — 2014)

Досье
Говард Блэкберн родился 17 февраля 1858 в Канаде, на южном побережье острова Новая Шотландия. В 13 лет завербовался юнгой на парусник. В 1879 году переехал в Глостер, штат Массачусетс, и вскоре принял американское гражданство. Стал рыбаком. Трагические обстоятельства привели к потере Блэкберном пальцев на руках и ногах. Дважды – в 1899 и 1901 годах – пересек в одиночку Атлантику на яхте. Третья попытка – в 1903 году – оказалась неудачной. Умер Говард Блэкберн 4 ноября 1932 года. В 1988 году имя Блэкберна было увековечено в Зале славы моряков-одиночек Музея судоходства Новой Англии. И каждый год у мыса Энн проводится мемориальная гонка памяти Говарда Блэкберна, участникам которой нужно преодолеть более 20 океанских миль, не имея ни воды, ни еды, в их распоряжении лишь пара весел.

Яндекс.Метрика Top.Mail.Ru