И битьем, и катаньем. История наказаний…

Было время, когда зуботычина не противоречила уставу, и «девятихвостая кошка» тоже









Текст Сергея Борисова

Судьба матроса на парусном корабле никогда не была легкой. Впрочем, в Англии XVII века считали, что она и вовсе хуже каторги. И если добровольно отправляться на каторгу желающих, понятно дело, не находилось, то и охотников послужить во флоте, соответственно, особо много тоже не было. Между тем матросов требовалось все больше и больше, потому что рос флот, росли имперские аппетиты… И тогда вербовщикам дали понять, что сколь бы ни были грязными их методы, им все простится, лишь бы парень поставил росчерк или отпечаток пальца под контрактом, а в каком виде его потом доставят на корабль – пьяным вусмерть, без сознания, связанным или в кандалах, это уже дело второе. Так и получалось, что на борту кораблей, наряду с матросами-«добровольцами», оказывались сотни и тысячи бывших нищих и разбойников, пьяниц и буянов. Та еще компания! И этой компанией надо было как-то управлять. И не было в те времена иного мнения, что лучшее средство здесь – наказание и, соответственно, страх наказания.

Самым жестоким наказанием на парусных кораблях считалось килевание, то есть протягивание под килем корабля (keelhauling).

Сами англичане при этом кивают на голландцев, у которых они позаимствовали этот способ в XVII веке. И отчасти они правы, потому что еще в XIII веке в Ганзейском указе есть упоминание о килевании: «Тот должен быть протянут под килем, кто сквернословит, играет, злоупотребляет своим оружием или спит на вахте». Но правы англичане лишь отчасти, поскольку килевание было достаточно распространено еще в античные времена, чему ему изобразительные доказательства в виде рисунков на амфорах. Не приходится, однако, спорить с тем, что именно на британском флоте килевание не только проводилось чаще, чем где-либо, но и «обросло» правилами и традициями. Впрочем, ничего особо сложного в этой экзекуции не было: на ноках грота-реи, выступающей на кораблях с прямыми парусами за линию бортов, укреплялось по блоку; через блоки пропускался трос, предварительно заведенный под киль; к тросу привязывали штрафника и перетягивали его под килем от одного борта к другому и обратно. Конечно, бывало, что трос заедало, и несчастный захлебывался, ну так без издержек никогда не обходится. Но подобное случалось редко. Чаще подвергнутый экзекуции умирал от бесчисленных порезов ракушек, которыми обрастали корабли, и ударов о кромки киля.

Были и другие наказания, столь же распространенные. Например, «созерцание неба»: провинившегося матроса связывали и поднимали к топу мачты, где ему предстояло провисеть целую ночь, или целый день, или день и ночь.

Еще одно наказание называлось «погружение в море»: матроса привязывали к бревну, один конец которого был утяжелен ядрами; к другому концу бревна привязывался трос; затем бревно и человека подтягивали к ноку реи и резко отпускали; бревно становилось своеобразным поплавком, и то погружалось в воду, то вновь показывалось на поверхности; потом бревно подтягивали к ноку и… снова бросали.

Более мягким наказанием считалась «буксировка»: проштрафившегося матроса сажали в буксируемую шлюпку – из тех, что похуже, текущую, а для вычерпывания воды вручали кружку или поварской черпак.

Наконец, приговоренного к наказанию можно было провести «сквозь строй», но это наказание никак нельзя считать «чисто морским», просто на суше в ход шли ивовые прутья и шпицрутены, а на кораблях — линьки. И каждый в строю должен был стегануть провинившегося: и не дай тебе Бог, если удар будет слабым, сам спину подставишь…

Читайте также  Артур Рэнсом. Яхтсмен, писатель, шпион

И все же самым распространенным наказанием было бичевание «девятихвостой кошкой» — с рукояткой длиной в один фут и ремнями или веревками, на концах которых завязывали один-два узла.

Как проводилась порка? Приведем отрывок из книги Ханке Хельмута «Моряк, смерть и дьявол»:

«Ареной было место у грот-мачты. Все собирались вокруг, нижние чины отдельно от офицеров, затем осужденный конвоировался двумя вооруженными матросами к мачте. Капитан оглашал вид проступка. Обвиняемый получал возможность сказать слово в свою защиту. Однако, стоя у грот-мачты, вряд ли он мог рассчитывать на смягчающие обстоятельства или полную отмену наказания. Вместо этого тишину рассекал приказ: «Раздеться!». Приговоренный обнажал верхнюю часть тела. Затем он становился на квадратную деревянную раму — такие решетки служат для закрывания люков, поверх них натягивают брезент. Ступни жертвы прочно укреплялись на поперечине решетки, а поднятые над головой руки пропускались сквозь петлю на тросе, свисавшем сверху и выбираемом затем втугую. Это было сигналом боцману, по которому он должен был обрушить на спину матроса девятихвостую плеть. Если экзекутор из сострадания махал плетью недостаточно рьяно, ему определяли такую же порцию».

Подобные «спектакли» проходили на кораблях чуть ли не ежедневно. Куда реже проводилось «бичевание сквозь флот». И снова цитата их книги Ханке Хельмута: «Капитан и офицеры смотрели со шканцев на полубаркас, движущийся к ним от группы военных кораблей, стоящих в гавани Плимута. Вот он уже всего в полукабельтове от них. Посередине его находилась приподнятая платформа, на которой стоял на коленях закованный в кандалы матрос, а справа и слева от него – стража в красных мундирах, с саблями наголо. С обнаженной, исполосованной спины несчастного капала кровь. На полубаркасе переложили руль, и он направился вдоль борта корабля. Это было сигналом для боцмана, который тотчас же вытащил из кожаного футляра «девятихвостую кошку» с красной рукояткой. Затем он спустился в полубаркас и с плетью в руке занял место на платформе. Снова раскатилась дробь барабана, и десять раз просвистела плеть, падая на иссеченную спину закованного. Кожа со спины клочьями нависла на поясницу. Когда полубаркас прошел вдоль пяти кораблей, засеченный плетьми свалился без чувств в лужу собственной крови. Находящийся рядом врач подал знак прекратить экзекуцию. Это означало, однако, лишь отсрочку на несколько недель, после чего надлежало нанести недоданные удары, если, конечно, жертва к этому времени не умрет».

Существовали и определенные нормативы. За мелкие проступки обычно назначались десять ударов – это был нижний предел. И чем серьезнее, с точки зрения офицера, был проступок, тем больше должно быть ударов – вплоть до 70 и даже 100. Последнее было фактически смертным приговором. Дабы охладить пыл командиров в 1844 году британское Адмиралтейство запретило наносить матросам «девятихвостой кошкой» более 48 ударов. Но особого результата это не дало: уменьшение «разового употребления» офицеры компенсировали частотой назначения наказания. Статистика свидетельствует:  в 1858 году общее число ударов плетью на английских равнялось 32 с половиной тысячам, уменьшившись за неполные 15 лет всего на пять тысяч.

Читайте также  Новый старый тренд: рисунок по левому борту… и по правому

С этим надо было что-то срочно делать, и, не покушаясь на существование «девятихвостой кошки» как таковой, Адмиралтейство издало циркуляр, согласно которому нижние чины 1-го ранга могут подвергаться телесным наказаниям только по приговору суда, а чины 2-го ранга лишь за «существенные нарушения, к каковым относятся бунт и буйство, побег, неоднократное пьянство, тайный привоз на корабль вина, воровство, неоднократное ослушание, оставление боевого поста, безнравственные поступки, азартные игры». Как видим, список этот настолько широк и неопределен, что подвести под наказание плеткой можно было любого матроса. К тому же, боцманам и унтер-офицерам по-прежнему не возбранялось носить с собой пеньковые концы, которыми они охаживали по спинам матросов, и никакого разрешения офицера на это не требовалось…

Требования Адмиралтейства не распространялось на так называемые «каторжные корабли», перевозившие преступников в Австралию, где им предстояло осваивать новые земли, и корабли-тюрьмы.

Матрос «каторжного корабля» за серьезную провинность запросто мог стать заключенным, буде на то воля капитана, при этом заключенных нельзя было использовать в качестве матроса и в знак особой милости одарить свободой.

Именно на «каторжных кораблях» чудовищное искусство наказания достигло своего апогея. Поспорить в этом с ними могут разве что корабли-тюрьмы, которых было немало в конце XVIII – начале XIX веков. Известный факт: во время Войны за независимость на одиннадцати британских кораблях-тюрьмах погибло больше американцев, чем во всех битвах вместе взятых – более 11 500 заключенных. Что характерно, матросы-тюремщики тоже на этих кораблях не задерживались по причине «естественного убывания», поскольку подвергались наказаниям не только за нарушения морского распорядка, но распорядка тюремного.

И все же мало-помалу телесные наказания уходили в прошлое. Капитаны, отказывавшиеся от них, находили другие способы воздействия на нерадивых подчиненных, и это были совсем не уговоры: провинившихся заковывали в кандалы, неделями держали под арестом на хлебе и воде, безжалостно штрафовали, лишали увольнения на берег, наконец, лишали ежедневной порции грога, и это последнее наказание могло показаться мягким кому угодно, но только не английским морякам.

Вообще, конечно же, телесные наказания были в ходу на всех флотах, и английский приведен примером лишь потому, что на протяжении столетий, обладая самым большим флотом, Великобритания и впрямь была владычицей морей, а значит и все проблемы корабельной жизни, ее темные стороны, тут видны особенно четко.

Первой же страной, отказавшейся от телесных наказаний, стала революционная Франция, это произошло в 1791 году. В 1830 году за ней последовала Бельгия, в 1848-м – Италия и Пруссия, в 1868-м – Австро-Венгрия, в 1880-м – США, в 1881-м – Великобритания.

Как ни прискорбно это сознавать, но на русском флоте телесные наказания были узаконены до июня 1904 года. А год спустя широкую огласку получило «дело лейтенанта Мордвинова» с крейсера «Владимир Мономах», ударившего по лицу трюмного машиниста Щербакова.  Лейтенанту было объявлено 5 суток ареста в каюте «с приставлением часового». В газетах писали, что это «постыдное и, хотелось бы верить, последнее проявление кулачного права на кораблях Его Величества». Читая все это, многие русские офицеры, унтер-офицеры и боцманы от злости сжимали кулаки…

Жизнь по уставу
Неуставные отношения между военнослужащими — это та реальность, с которой упорно борются на протяжении многих десятилетий. И нельзя сказать, что впустую. Все-таки ситуация меняется к лучшему, что подтвердит всякий «отдавший долг» на суше или на море лет, скажем, 30 назад. Послушает он, что рассказывает его сын солдат/матрос, и молвит: «Да у вас… этот… как его… либерализм. Сплошная гуманность. Вот, сынок, в наше время…» — и закатит глаза в воспоминаниях, которые по прошествии стольких лет отчего-то становятся все более умилительными, греющими душу, и нет в них уже ни тени  былого возмущения, ни желания положить конец проклятой «палочной дисциплине».
Между тем, как прежде, так и ныне случаи рукоприкладства в армии и на флоте совсем не редкость. Исключительные случаи – когда кулаки пускают в ход офицеры. Потому что тут можно и под суд угодить, и не под «суд чести», а под самый что ни на есть настоящий с последующей отсидкой за «все тяжкие».
Что касается «нижних чинов», то газеты пестрят примерами «дедовщины», которые зачастую не поддаются расследованию из-за «заговора молчания», своеобразной корпоративной этики.
Однако бывает, и бывает часто, что офицер встает перед дилеммой: не наказать нельзя, а если наказывать по уставу, то можно парню жизнь сломать. То ли дело раньше, когда одной зуботычиной направляли служивого на путь истинный… Что ж, приходится включать фантазию, а у военных она очень даже работает, стоит лишь ей волю дать. И тогда рождаются самые невероятные наказания. Вот лишь один пример. На сторожевике «Иркутский комсомолец», входившего в состав Тихоокеанского флота, практиковалась следующая экзекуция. Проштрафившегося матроса привязывали к орудийному стволу (на фото вверху) и оставляли на часок-другой для «проветривания». Если же, паче чаяния, нарушитель имел склонность к тому, чтобы стать злостным, то есть упорствовал в стремлении нарушать порядок, его снова привязывали к пушке, а потом делали холостой выстрел. Впечатлений от такой экзекуции провинившемуся хватало на всю оставшуюся жизнь, которую он проводил тихим и законопослушным гражданином. Примечательно, что подобные наказания проводились с молчаливого одобрения матросов, поскольку те прекрасно понимали, что, во-первых, заслужил – получи, а во-вторых, уж лучше так, чем в «дисбат».
Надо особо отметить, что проблема неуставных отношений свойственна отнюдь не только нашему флоту, это вопрос, можно, сказать, общемировой. Так, на американских военных кораблях проштрафившихся порой заставляют драить палубу… голыми. Ты моешь, а над тобой потешаются. Потому что you're in the army now.
Свои наказания есть и на флоте Ее Величества. Причем, и это следует отнести к положительным качествам, наказания не удается избежать никому, будь ты хоть… принц. Да-да, когда принц Уильям стал младшим лейтенантом Королевского военно-морского флота, он чуть ли не первый же день не справился с отдачей якоря, за что должен был определенное количество времени «обхаживать» якорную цепь кувалдой (на фото внизу). В британской «транскрипции» это что-то вроде известного нашим морякам наказания, когда провинившимся вручаются напильники для заточки якорей – также бессмысленно и так же поучительно. К слову, окончательно свою вину принц Уильям загладил ящиком пива. На наших кораблях за такую инициативу он получил бы еще одно взыскание. Или не получил бы. У нас на флоте «деды» есть, а принцев нет.

Читайте также  Назло Гитлеру! Советский парусный спорт в годы войны

Опубликовано в Yacht Russia №3 (72), 2015 г.

Яндекс.Метрика Top.Mail.Ru